Майское утро. В открытое окно врывается незнакомый запах. Вчера его не было, точно. Когда я засыпала, пахло душистым табаком и тоненько щекотало в носу от запаха ночной фиалки. Но это совсем другой запах. Густой, вкусный, кажется, что он завис надо мной облачком. От него весело на кончике языка и в душе распускается что-то ласково-пушистое. Я соскакиваю с кровати и бросаюсь к окну. Что это там пахнет? Ложусь животом на подоконник и выглядываю на улицу. Ух, ты! Это расцвели бабушкины пионы. Какие красивые. Ярко розовые, малиновые, тёмно-пунцовые мохнатые головки, развернувшись к восходящему солнцу, всё еще продолжают распускаться. Я смотрю во все глаза. Вот оно-чудо! Вчерашние зелёные шарики лопаются, и на макушке появляется яркий гребешок. Гребешок шевелится, расталкивая зелёные створки бутона, и превращается в лохматенькую головку. Вдруг, качнувшись, цветок начинает раскрываться, потихоньку растопыривая в стороны, один за другим, нежные, матово - жемчужные лопасти лепестков. Я забираюсь на подоконник и спрыгиваю на улицу. Осторожно обойдя кусты, присаживаюсь перед ними на корточки.
- Пионы! – заворожено шепчет что-то внутри меня. – Вот они какие, пионы…
Как же это за всю свою шестилетнюю жизнь я их ни разу не видела? А, может быть, пионы не растут в Украине, где я жила до этого? Может быть, этот цветок растёт только в Казахстане?
- Точно, - думаю я, - раз я его не видела там, значит, они растут только здесь.
Я усаживаюсь по-казахски на землю, как меня научила Карлыгашка - моя новая подружка, руками укладываю, еще не привыкшие к новой позе ноги, упираюсь в них локтями и, подперев подбородок, размышляю.
- Значит, получается, что растения растут не как попало, а каждый в своём месте? В Украине растут розы. Они там на каждой клумбе. А у бабушки растут розы? Нет. Роз нет. Значит, розы в Казахстане не растут. А почему же тут растут мальвы? Их и в Украине на каждом углу, и здесь, в бабушкином Казахстане, вон как под забором вымахали? И вишнёвые деревья растут там и тут. Только в Украине они - огромные, и за вишнями мы лазали по лестнице, а здесь - маленькие деревца. Если на них залезть, могут и сломаться, уже пробовала. Акация тоже растёт и там, и здесь. Только разная. В Украине акация белая, душистая, а здесь желтенькая и почти не пахнет. Почему там белая, а здесь жёлтая? А! Всё просто! Здесь солнца вон как много, и на небе ни облачка, вот она и желтеет от солнышка. А в Украине то солнышко, то дождик. Наверное, с акации цвет дождик смывает. Точно, как же ты будешь жёлтым, если тебя постоянно моют! А почему тогда розы не смываются? И гортензии? Или мальвы? Но мне уже надоело об этом думать.
- Значит, так надо! - строго, как дедушка, говорю я себе. Сейчас мне хочется думать только про пионы.
- Как я вас люблю! - шепчу я и осторожно трогаю головку, цветы благодарно прижимаются к моей ладошке влажными лепестками. У меня замирает от восторга сердце. Они слышат! Они меня понимают! Толчок тёплого ветерка ещё сильнее прижимает лепестки к моей руке, пионы вздрагивают, облачко чуть дурманящего, густого запаха устремляется вслед за ветром.
А бабушка спит и не знает, что распустились пионы. Я соскакиваю и бегу к двери. Но она оказывается запертой.
- Бабушка, - кричу я, - открой, бабушка.
Я барабаню кулачками в дверь. Но за дверью тихо.
- Бабушка, - кричу я что было сил, - проснись, бабушка.
Развернувшись колочу пяткой по двери.
- Ба-буш-ка!
Наконец слышу за дверью оханье, возню, лязг крючка, и дверь распахивается. На пороге перепуганная бабушка в белой полотняной рубашке с распущенной на ночь косичкой.
- Что ты, деточка, - изумленно шепчет она, - ты как оказалась за дверью?
- Бабушка, я в окно вылезла. Пойдём скорее, там твои пионы распустились.
Я хватаю её за руку и тяну за собой. Но она упирается, ухватившись рукой за косяк.
- Куда я пойду раздетая. Подожди.
- Ты не раздетая, бабуль, ты же в рубашке. Пойдём скорее.
Бабушка сдается и босая, охая, идет за мной. По дороге прихватывает со стола посудное полотенце, прикрывает им голые плечи.
- О, господи, Милочка, да рано же совсем. Что ж ты не спишь? Куда они денутся, пионы - то, распустились и распустились.
Но я не слушаю её. Вот они, изумрудно зелёные кустики, с шевелящимися, аплодирующими своей собственной красоте, крупными листьями и большие бахромчатые головки цветов.
Я шлёпаюсь на землю перед пионами и складываюсь в казахскую позу.
- Садись, бабушка, - изо всех сил тяну я ее за подол рубашки.
Бабушка ахает и, покачнувшись на больных ногах, неуклюже валится рядом со мной на землю.
- Ты что же это делаешь, - обиженно говорит она мне, - как же я теперь встану?!
- А ты не вставай, ты сложи ноги вот так, калачиком. Давай я тебе помогу.
Бабушка сердито отпихивает мою руку, но, посмотрев на мою радостную физиономию, вдруг начинает смеяться. Смеётся она звонко и тоненько. Я смотрю на неё, сидящую на земле, полную, почти раздетую, с кухонным полотенцем на плечах, вытянутыми вперёд ногами, и тоже начинаю хохотать. Пионы качают головками, а ветер, заразившись нашим настроением, крутится вокруг, раздувая не расчесанные и не заплетённые с ночи волосы.
Веселье прерывает недовольный голос дедушки.
- Что тут у вас?
В окне появляется его заспанное лицо.Брови деда медленно ползут вверх и исчезают под взлохмаченным чубом.
- Мотя, - изумлённо произносит он, - чего это ты в неглиже на землю уселась?
- Да она не уселась, - заступаюсь я за бабушку, - это я её усела. Нечаянно.
- Вставайте сейчас же, - строго говорит дед, - не хватало только, чтобы вы простудились.
Я соскакиваю, а бабушка, немного поворочавшись с боку на бок и поохав, остаётся сидеть.
- Дедушка, кричу я, не сердись, дедушка. Ты шмыгни, шмыгни носом. Понюхай. Чувствуешь, как пахнет! Это пионы распустились.
- Ну и что? - спокойно произносит дед. - Они каждый год в конце мая распускаются. Чего так кричать? Замолчи, всех соседей перебудишь!
Но замолчать у меня совершенно не получается.
- Пионы, пионы, пионы, - распеваю я на все лады, подпрыгивая и по-жеребячьи взбрыкивая ногами.
- Мотя, - командует дед, - дай её подзатыльник.
Я, понимая, что от бабушки мне подзатыльника не дождаться, кричу с весёлой дерзостью:
- Ага, ты свою Мотю сначала подними!
- Вот, - тычет дед пальцем в мою сторону, - вот, Матрена, плоды твоего воспитания!
Он садится на подоконник и перебрасывает наружу длинные ноги в кальсонах, с болтающимися внизу тесёмочками.
- Куда ты, - ахает бабушка, - в подштанниках - то!
- Молчи уж, - машет на неё дед рукой.
И я, сообразив, что он может немедленно самолично заняться моим воспитанием и выполнить собственный приказ, бросаюсь наутёк.
Добежав до конца сада, отодвигаю досточку штакетника и протискиваюсь на участок соседей. Надо посмотреть, у Карлыгашки тоже распустились пионы? Карлыгашкина апашка - Айгуль подружка моей бабушки. Они такие расподружки с самого детства, что у них все одинаковое. Они готовят одинаковые блюда, шьют платья из одинаковых тканей, вяжут себе одинаковые шарфики и шапочки и сажают одинаковые цветы. Я пробегаю сад и выскакиваю во двор. Рядом с домом, под старой яблоней, перед низеньким столиком сидит карлыгашкин дед - аташка. А под окнами, на таких же, как у нас кустах, качают яркими головками пионы.
- Ура, - кричу я, - у вас тоже распустились!
- Чего кричишь? Глупый какой. Все спят. Нельзя кричать. Будить будешь.
- Аташка, - шепчу я восторженно, - у вас тоже пионы распустились.
- Ага! - Удовлетворённо произносит аташка, привезённое мной с Украины и, очень понравившееся ему, междометие! - Ага! Распустился, жаксы. Шай хочешь?
- Хочу,- говорю я, - только я ещё не умывалась.
- Мейли, - машет рукой аташка, - потом умывайся.
Он ополаскивает кесешку, наливает в нее немного молока и доливает из чайника чай.
- Отыр.
Я сажусь напротив. Беру кесешку и стараюсь втянуть горячий чай с таким же, как он, весёлым шумом.
- Ой, бай! - удовлетворённо произносит дед, блаженно сощурив и без того узкие хитрые глаза.
- Ой, бай! - радостно вторю я и тоже хитренько щурюсь.
А вокруг плывет сказочный, ни с чем не сравнимый аромат. Цветут пионы….
Ата – дедушка.(каз.)
Апа – бабушка (каз.)
Жаксы – хорошо (каз)
Мейли – ладно (каз)
Шай -чай (каз.)
Отыр – садись (каз.)
http://proza.ru/2010/10/14/853